Главные герои не сестры удаганки Уолумар и Айгыр и не парни, соблазненные ими, а Тело. Тело всюду – оно откровенно и молодо, агрессивно и вызывающе, полно желаний и страсти. Никаких социальных проблем, никакого философского выбора – быть или не быть, добро и зло, никаких умствований. Ничто не беспокоит удаганок, кроме телесных желаний и метаморфоз. Для этого есть обнаженная сцена, по которой носятся, танцуют и камлают удаганки и под эти страсти меняется пространство. Пространство загадочно и непредсказуемо, как подсознание сестер. В нем бродят человеческие тела с бамбуковыми шестами в руках. Из этих тел и шестов режиссер и художник (Михаил Егоров) выстраивают сценический мир, а олонхосутка Матрена Корнилова описывает его.

Тела с шестами могут стать Древом Аал Кудук мас, и уже в следующую минуту весь этот человеческий материал перетекает в колыхание камышей, а потом вытягивается в изгородь. Эти живые декорации экономны и изысканны, до поры до времени, пока удаганки тешатся в невинных играх, плясках и купаниях. Декорации живут и действуют синхронно с героинями под постоянное звуковое сопровождение. Если не пение и монологи, то плеск воды, шум ветра, волчий вой, ржание коней, стоны то ли людей, то ли зверей и не поймешь, где живое, а где несущееся из звукооператорской.

Звуки, пластика, движения живых декораций, все переплетается в единую пружину и двигает драматургию. Чем ближе к кульминации, тем круче это переплетение и в какую-то минуту исчезает грань между телами и декорациями. Тогда бамбуковый шест превращается в коня, на котором Уолумар удаган уносится в Нижний мир, где ее встречает Абааhы (Гавриил Менкяров) с шестом-фаллосом в руках. Он крутит-вертит им, а рисунок его движений напоминает средневековую японскую графику с изображениями непристойных сцен. Видно, как упивалась Степанида Борисова талантливостью своих актеров, чьи молодые тела вытворяли такие фортеля, что публика то замирала от восторга, то хохотала до колик.

Текст если не уходил на задний план, то однозначно подчинялся ритмике действия, которая звучала очень современно. Действие, переведенное на язык современной пластики и мелодики, избавлялось от излишней этнографичности. А многофункциональность человеческих тел держала на себе всю конструкцию спектакля, в котором присутствовали канонические атрибуты олонхо – три мира, мировое древо, перемещение в этих мирах…

Чередование добра и зла зарифмовалось в пластическую поэзию, благодаря чему зло и добро словно соревновались друг с другом в сногсшибательности и привлекательности. Поединок Абааhы с героями Среднего мира вызывал только зрительский драйв, но никак не стандартные эмоции, принятые для таких случаев. Пластика и движения тел изощренны и изобретательны. И если бы не безошибочность, с которой выполнялись акробатические кульбиты, то можно было бы подумать, что все это придумывается на ходу. Видно, что это результат репетиционных импровизаций, в которых молодые актеры могли дать фору многоопытности мастеров сцены. Чего стоит эротическая сцена между сестрами-удаганками (Ньургуйаана Маркова, Галина Тихонова)  и их избранниками (Валентин Макаров, Дмитрий Алексеев). Говорят, что язык автора олонхо откровенен и красочен в этом месте. Но текст отступает и замолкает Матрена Корнилова перед этой неистовой пляской тел, которая доводит до кульминации все это языческо-дьявольское коловращение.

Несмотря на то, что в анонсах спектакль позиционируется, как драма удаганок, ищущих земное предназначение и счастье (в чем звучит социальный подтекст и некая поучительность), стихийное и языческое, доведенное до гротеска и хохота, перехлестывает всякие попытки притянуть это к морализаторству или поучительной притче. Зрителю не до моралите, не до высоких переживаний, когда между ног рожающих удаганок проскакивают взрослые мужчины. Изловчившись проткнуть воздушные шары-животы, они вываливаются на свет в образе отцов своих соблазненных сыновей. Зал взрывается хохотом, а герои кажется задают залу вопрос – что такое любовь и секс? От Верховного Творца или дьявола Нижнего мира? Ведь искуситель Абааhы однажды коснувшись удаганки, вряд ли исчез навсегда.